Жизнь прекрасна


- Пауль, если ты ещё хоть раз это сделаешь…
- Заткнись, Шнайдер… Я те руку уберу!
Ночь. Где-то далеко за рехаувскими окнами недовольно ворочается рёв мегаполиса, превращённый пластиком и двойным стеклопакетом в лёгкий шорох страниц.
Один лежит на спине, и чёрные завитки волос прилипли к его лбу, разметались по девственно-белой подушке. Другой - верхом на нём, упирается широкими ладонями в его гладкую грудь. Живот напряжён, вздрагивает, блестит от пота. Рука Шнайдера мерно и чётко скользит по солоноватой смазке вдоль всей длины члена Пауля. Отточенные и ритмичные движения. Пауль постоянно шутит над ним - "Человек-метроном". Шнайдер не любит, когда на его голый вспотевший живот, который обнимает прохлада ночной комнаты, внезапно и неожиданно выплёскивается обжигающая сперма Пауля. Пауль всегда "делает это" без предупреждения, замирая на долю секунды слишком поздно для того, чтоб Шнайдер успел что-то предпринять. Но, тем не менее, Шнайдер не очень-то и сердится. Он любит смотреть, как Пауль жмурится и немного страдальчески хмурит брови, когда кончает. "Человек-метроном" сам помогает ему собственной рукой и каждый раз ворчит "ещё хоть раз…". И каждый раз он еле слышно рычит, когда его кожа вздрагивает от резкого, горячего и липкого прикосновения. Но они всегда кладут на ночной столик рядом с кроватью стопку салфеток.
Маленькие, милые, "семейные", как шутит Пауль, привычки - душ "до" и "после", обязательно вместе, кусание сосков, салфетки на столике. И эта поза.
Они уже забыли, когда решили её попробовать. Они забыли даже, когда впервые переспали друг с другом. Кажется, они уже сто лет любовники. Это тоже маленькая, уютная, безобидная привычка. Ничего такого. У обоих - жёны, дети. И секс друг с другом. Друг. С другом.
- Чёрт. Хочу пить. - безапелляционно сообщает Шнайдер. Это значит, что сейчас он заворочается, встанет с грацией оказавшегося в посудной лавке слона, переползёт через Пауля, обдав его жаром, мускусом и солью своей голой влажной кожи, и зашлёпает босыми ступнями по полу, направляясь в кухню.
Пауль вольготно валяется на животе, и жёлтый неоновый свет, проникая из окна, лежит на его округлых ягодицах. Недовольно ворча - так хочется ещё немного полежать! - он пропускает Шнайдера и сладко зевает.
- Чёрт. Мобильник мой не видел? - шлёпанье вернулось, комната, казалось, снова наполняется теплом и мускусным ароматом. Пауль просто хочет слушать шелест страниц ночного города и Его молчание. А Он о каком-то дурацком мобильнике!
- Видел. Серебристый такой. Ты им полмесяца хвастался.
- Ха-ха, все оценили шутку, - угрюмо буркнул Шнайдер, - мне надо Эфе позвонить, а то она меня потеряла, наверное. А номер её у меня в мобиле. Так не помню.
Пауль поднимает от подушки немного помятую физиономию с лучистыми глазами и продолжает хохмить:
- Не помнить телефон своей подружки - это не вежливо.
- Пауль.
- Да не видел я твоего мобильника! Меньше с Тилем бухать надо! И память целее будет. - Пауль перевернулся на спину и потянулся, похрустев костяшками крепких пальцев.
- Точно! Наверное, я его у Тиля забыл! - Шнайдер звонко хлопнул себя по лбу.
И мгновенно принялся одеваться.
- Шнаааай, четыре часа утра! Если Тиль ещё не проспался, то он либо тебя не пустит, потому что ты его разбудить не сможешь, либо, если сможешь, пустит и зароет в саду.
- Ничего, выкопаюсь. - бурчит Шнайдер, слегка подпрыгивая, чтоб быстрее натянуть узкие джинсы.
Пауль невольно отмечает про себя - в который уже раз - что в этих джинсах у Шнайдера чертовски аппетитная задница.
- Шнайдер, да завтра ты свой телефон вернёшь. - едва ли не хнычет Пауль.
- Завтра меня удавит Эфа. - Уже застегнул ширинку, ищет футболку.
- А сегодня тебя удавит Тиль. Конечно, мучиться будешь меньше, но всё же…
- Иди закрой за мной.
Его проще убить, чем переспорить.
- Погоди, я с тобой, - недовольно бурчит Пауль, выползая из тёплой постели. По крайней мере, он не так много выпил на спонтанной гулянке у Тиля. А вот Шнайдер прилично заложил за воротник. Куда его такого отпускать? Лучше уж самому вести машину.
Да и Тиль пьёт в последнее время просто пугающе много. Он что-то совсем сдавать стал. Мало ли, что у него в башке-то его шизоидной. Не хватало отпускать к нему Шнайдера одного, ночью…
Всё началось с торжественных "поминок" по уехавшему в Америку Рихарду. Не уехавшему, а оглушительно хлопнувшему дверью.
Скатертью дорожка, прима-балерина!
…Перед выходом из квартиры - смачный, солоноватый поцелуй. Всё-всё, поехали. Да поехали же!

- Шнайдер, я тебе говорю, сейчас ты его не добудишься. - устало говорит Пауль и зевает, облокотившись на дверной косяк.
Шнайдер с упрямством, вошедшим в фанатские легенды, давит на кнопку звонка, грохочет ногой в дверь. И всё из-за какого-то телефона. Тут даже не идёт речь о некоей Эфе. Это просто принцип. Отдайте мне мой телефон и всё тут!
Пауль зевнул ещё раз, почему-то представив, что сейчас дверь резко распахнётся, на пороге появится Тиль в одних трусах и с двустволкой и одним выстрелом снесёт голову Шнайдеру. По крайней мере он, Пауль, именно так и расправился бы с надоедливым "дятлом" в четыре часа утра.
- Полицию сейчас вызовем! - заорала какая-то дамочка предпенсионного возраста из соседнего коттеджа. А ведь могла бы молча вызвать. Наверное, долго наблюдала из своей спальни за задницей Шнайдера, а потом решила привлечь к себе внимание.
Шнайдер, проигнорировав, молча обошёл дом Тиля, то и дело попадая в квадраты жёлтого света, лившегося из окон.
Потом так же молча разбил стеклянную вставку в двери на чёрном ходе, просунул руку внутрь и впустил сам себя. И Пауля заодно.
Где-то играла в который раз поставленная на повтор музыка. Свет горел в холле, в кухне и где-то наверху. В помещении царил форменный бедлам. Следы недавней попойки встречались на каждом шагу в виде пустых и полупустых бутылок, одноразовой посуды и уроненных окурков. Где-то здесь должен валяться и Тиль. Хотя, он вряд ли сейчас помнит, где телефон Шнайдера. Он вряд ли даже вспомнит, кто такой Шнайдер… Пауль угрюмо думал, что они торчат сейчас здесь вместо того, чтобы посапывать под одеялом в тишине и тепле. И всё из-за какого-то телефона. Или даже из-за девицы, до которой Шнайдер всё равно сегодня не сможет дозвониться.
- Тиль! - заорал Шнайдер, запрокинув голову.
Глупо, подумал Пауль и снова зевнул.
Шнайдер принялся рыскать по дому, словно полицейская овчарка. В принципе, отметил по себя Пауль, он похож на овчарку. Хех. Породистый такой комиссар Рекс с умильной, но хищной мордой… Усевшись в гостиной в кресло и вытянув ноги, Пауль зевал во весь рот и ждал, когда Шнайдер вытрясет из пьяного Тиля свой драгоценный мобильник, и они, наконец, уедут домой и, может, продолжат свои милые "семейные шалости".
- !!! - донёсся сверху ёмкий мат Шнайдера. Судя по всему, он в комнате Тиля.
Пауль вскочил и бросился по ступенькам вверх. Что там происходит, чёрт побери?
Не происходило ничего. Шнайдер стоял у кровати, на которой возвышалась недвижимая громада Тиллевского тела. Пауль не сразу заметил в руках у Шнайдера какую-то скляночку. На полу валялось с полдюжины бутылок. Водка, коньяк, какое-то вино. Крепкое.
- Шнайдер, я тебе говорил, ты его сейчас хрен добудишься, - начал было Пауль, но Шнайдер оборвал его:
- Да ты что, не видишь? Он мёртв!!!
Пауль почувствовал, что у него свело затылок.
- Чего?
- Он траванулся! Пульса нет! Вот, какой-то дрянью!
Протянутая бутылочка в крупной широкой ладони. Снотворное. Довольно сильное. И море алкоголя…
Дальше всё как в тумане. Броситься к большому неподвижному телу на постели. Чёрт, Шнайдер, ты остолоп! Ты где щупал пульс, на заднице? Вот же он, пульс-то! Он жив! Быстро за руки его хватай, потащили!
Воду, воду включай холодную!
Блюй, собака, блюй тебе говорят!
Да голову держи, чёрт… чёрт… чёрт… Да захлебнётся же, аккуратнее! лучше скорую вызывай!
Где у него грёбаный телефон.
Ёпт! Пауль, это же мой мобильник! Вот тут валялся, на диване!
Пошёл ты в жопу со своим мобильником! Звони давай!
Алло, служба спасения? У нас тут человек умирает! Отравление! Таблетки какие-то! Пауль, адрес какой?
Какого ляда я должен знать его адрес??
Алло!
Тиль, не смей! Не смей… не умирай, сволочь! Открой глаза!
Руки ломит от ледяной воды. Его мокрые волосы липнут к бледному лбу… Сползает на кафельный пол. Его невозможно удержать. Его жизнь выскальзывает сквозь пальцы.
- Рих… - сиплый свист из голосовых связок. Это вздох или он зовёт Рихарда?
Тиль, ты что, из-за него? Из-за этой крашеной сучки? Да он не стоит даже твоей блевотины в унитазе! Никто и ничто не стоит твоей смерти.
Ты не можешь так поступить со всеми нами!
Не можешь!
Пауль изо всех сил шлёпает Тиля по щекам, тот лишь невнятно мычит что-то… И выскальзывает, выскальзывает…пальцы легонько коснулись ладони Пауля, и он сжал их изо всех сил. Ресницы дрогнули, мутные глаза приоткрылись. Пауль смотрит в самые их зрачки. Глаза ничего не видят, закатываются.
- Рих… не уезжай…
- Да чтоб твой Рихард сдох в своей вонючей Америке! - заорал Пауль, чувствуя, как под его веками начинается предательское жжение. Это не слабость. Это ярость. И Пауль плачет. Злобно, стискивая зубы до боли. Плачет. А Тиль лежит перед ним тихо и больше не зовёт даже Рихарда.
- Вот тут он! Сюда, скорее! - в ванную вваливается бледный Шнайдер, едва ли не волоком таща за собой бригаду спасателей.
Тиля увозят. Мир немного пульсирует и плывёт перед глазами. Время раскрутило стрелки часов вперёд так быстро, что кажется, будто заложило уши. Как в самолёте. Если не сглотнёшь, то лопнет голова.

Пауль и Шнайдер сидели в приёмном покое, нервно вцепившись в руки друг друга. Им плевать, что о них подумают. Педики - так педики. Там, чёрт побери, умирает не только их друг. Умирает раммштайн. Очень большая и очень важная часть их жизни. Часть их самих.
Подходит доктор. Типичный интеллигентный немец с высоким лбом и обширными залысинами. Очки похожи на Флакины. Улыбается.
- Всё в порядке, завтра он сможет вернуться домой.
- О, спасибо, спасибо! - Шнайдер так энергично трясёт узкую руку, что может даже оторвать её. Доктор осторожно, но настойчиво выскальзывает от него, изо всех сил улыбаясь, точнее, скалясь.
Всё в порядке. Всё позади. Это был просто ночной кошмар. Этого не было… Не было… Пауль едва сдерживался, чтоб истерично не рассмеяться.
Тиля спасла масса его тела. Пауль решил, что больше никогда не будет подшучивать над тем, что "такого коня пара бутылок водки не свалит". Не свалит. Проверено. И это больше не смешно…
Уффф… Господи. Ты есть на свете…

- Шнайдер, признавайся, это была твоя идея подослать к Тилю Фляке? Ты что, забыл, что врач сказал? Этим грёбаным снотворным Тиль звезданул себе по печени и сердцу сильнее, чем это мог бы сделать Майк Тайсон! - кипятился Пауль, едва ли не плюясь в телефонную трубку, - вы что, сговорились все, что ли, довести Тиля до могилы? То Олли с его грёбаными травками неизвестного происхождения, то наш заслуженный алкоголик! Отличная компания для Тиля, едва оклемавшегося после той "попойки"!
- Пауль, да что ты бесишься? Всё в порядке, Флаке - тоже неплохая компания. Хоть кто-то. Не оставлять же Тиля одного! Я уже не знаю, какой ещё предлог выдумать, чтоб с ним посидеть. И я понятия не имею, куда ещё можно попрятать от него эти чёртовы таблетки.
- Сам выпей, мать твою!
- Знаешь что, я ему не нянька! И ты тоже! Что ты крыльями машешь, как наседка?!
- Да так. Захотелось вот на досуге побыть ангелом-хранителем престарелого суицидника! - ядовито прошипел Пауль, расхаживая туда-сюда по комнате и пиная провод телефона, - понимать надо, что в этом состоянии Тиль на всё способен. Ты хочешь утирать носик его безутешным дочуркам и вдовушке?
- Знаешь, - рявкнул в свою очередь Шнайдер, - у меня сложилось впечатление, что всё, что тебя интересует, это группа! Как бы она не развалилась. Даже Эму не так носится по потолку.
- Оно и понятно! Он себе ещё десять таких раммштайнов может набрать! А мы останемся…
Пауль внезапно умолк, но Шнайдер уже вцепился в подставленный уязвимый бок:
- Ахххааааа! Так значит, Тиль для тебя - это курочка, несущая золотые яйца? То-то я думаю, ты сам не свой от беспокойства за его здоровье.
- Хоть кто-то из нашей грёбаной компашки беспокоится за его здоровье! - Пауль почувствовал, что его щёки вспыхнули, и он поспешно бросил трубку.
Грохотнул телефоном по ночному столику, на котором давненько не появлялась стопка салфеток и серебристый мобильник Шнайдера. С размаху уселся на кровать и досадливо закусил губу.
Чёрт бы побрал Шнайдера. Но он прав. Как это мерзко осознавать. Пауль нахмурился. Они всегда плохо ладили с Тилем. Он Тиля раздражал, а Тиль его с некоторых пор просто бесил. С тех самых, как стало ясно, что весёлому, ни к чему не обязывающему сексу с Рихардом больше не бывать. Потому что у Рихарда есть Тиль.
И началось. Разборки, ревности, крики, драки, якобы на почве творческих разногласий. Да-да…
Ах, как скандалил наш Риха! "Вы меня совсем не цените, подонки! Это после всего, что я сделал для вас!" и при этом прицельно смотрел на Тиля полными непролившихся слёз глазами. Да-да. Конечно-конечно. Ты многое для него сделал, Рих. Подарил ему жизнь и чуть не отнял. Точнее, почему же "чуть не…"?
Олли, вернувшись с первого же визита к Тилю после инцидента с таблетками заявил, что больше к нему - ни ногой!
- Мужики, да он же просто живой труп! Мне с ним страшно, чёрт побери! - говорил Олли едва ли не шёпотом, - у него взгляд остекленевший…
Фляке ничего этого не смущало. Матёрого панкаря мало что могло смутить в этой жизни. Попивая пивко, он почти спокойно говорил, что Тиль - не жилец на этом свете.
Слова Фляке пугали, но почему-то никому не казались бредом и чем-то невероятным. Но сам Тиль, глядя в широко раскрытые глаза Пауля, бурчал: "Ничего подобного, не собираюсь я себя убивать и не собирался. Просто хотел поспать. Бессонница была. Вот и всё". А потом отворачивался и словно выключал себя из мира живых.
Намёки на Рихарда и его отъезд вызывали у Тиля короткие приступы смеха. Страшного, нервного хохота. Так смеются лишь те, кто сам себя стремится вывернуть наизнанку и вытряхнуть из себя какие-то воспоминания, словно мусор из пылесборника. Но эти воспоминания цепляются за сознание и калечат, калечат, калечат... А Тиль смеётся.
Пауль угрюмо посмотрел на телефон.
Чёрт. Поссорился со Шнаем. Так хочется к нему сейчас прижаться, просто по-дружески. Хоть кто-то чтоб был рядом. Вся эта галиматья и страх так выматывают! Надоело, что все страдают! Хочется, чтоб даже Тилю стало хорошо. Несмотря на то, что он отнял Рихарда у Пауля просто одним фактом своего существования. Несмотря на то, что Тиль - это раммштайн, а раммштайн - это Тиль, и умри он - умрёт группа. Сиамские близнецы тоже умирают почти одновременно… Вросшие друг в друга плотью и кровью… Почему они все от него так зависят, от этого выжившего из ума старика?!
Но смерти Тиль не заслужил. Не заслужил, чёрт побери!
Пауль яростно схватил телефон, нашарил в ящике столика записную книжку и стал набирать номер.
Нью-Йорк давил со всех сторон железобетонной жарой и пылью. Душил, сжимал горло и голову железным раскалённым обручем. Всё было закономерно. Это должно было случиться.
Срыв.
Как он орал. Боже, как он матерился по-немецки в холле отеля, как он швырял предметы, которые только попадались под руку! От него шарахалась даже охрана…
Потом терапия. Безучастный к нему психоаналитик. Профессионал. Чужой язык, чужая страна. Чужие, не нужные люди кругом. Женщины. Алкоголь. И сигареты. Кажется, кашель по утрам стал как-то надсаднее и тяжелее. После него горло всегда болело до полудня. А ещё болела голова. И саднило где-то за грудиной. Может, стоит вспомнить кокаиновую молодость?...
Он сам не знал, что его удерживало от этого до сих пор.
Сейчас он лежит на диване, вытянувшись во весь рост, словно мертвец в гробу, смотрит в потолок своей шикарной и чужой квартиры и курит одну сигарету за другой. Пепельница переполнена. Вставать, чтоб её очистить - лень. Нет, не лень. Лень - это когда не хочешь. А он - просто не может. Физически. Его тело превратилось в камень.
Дым летает над головой. Ползает под потолком, словно пытаясь найти выход. Дым похож на какие-то причудливые полупрозрачные сизые водоросли. А он сам - на неподвижного утопленника на дне тихого пруда.
Окурок - просто на пол. Загорится - и чёрт с ним. Может, встать, пепельницу очистить? Умыться? Побриться? Нет. Надоело. Всё надоело.
Звонок.
Он вздрогнул, точнее, дёрнулся, как от удара током. Ещё один звонок. Телефон рядом с кроватью, на тумбочке.
Жизнь возвращается, словно он в реанимации, а звонок - это электрошок.
- Алло… - говорит он надтреснутым, как сухая ветка, голосом.
- Рих, это я. - Голос Пауля.
- Что тебе надо? - стонет он, закрыв глаза.
- Поговорить. Не бойся, переговоры за мой счёт.
- Поговорить? Тебе мало, с кем говорить? Вам там, кажется, неплохо всем. - прохрипел Рихард, чуть приподнявшись с дивана, - а я говорил оставить меня в покое!
- Если бы ты действительно хотел, чтоб тебя оставили в покое, то ты бы отключил все телефоны, а не хватал бы трубку после двух звонков. А теперь слушай. Только без истерик. Сыт я по горло твоими истериками. Готов? - Пауль выдержал паузу, - ты должен вернуться.
- Ах, вот как вы запели! И с чего бы это? - ядовито осведомился Рихард, чувствуя, что душа его наполняется живительной силой. Победа. Он им нужен. Они хотят, чтоб он вернулся!
- Так. Хватит из себя корчить бедненького-несчастненького малыша, которого обидели большие злые дядьки! Скажи спасибо, что челюсть не вывихнули. Век бы тебя не видеть. Но ты должен вернуться из-за Тиля.
- Хм… - на скулах Рихарда играли желваки, - ах, из-за него? Помассировать ему простату? Больше некому? Шнайдер уже не так резв, как раньше?
- Знаешь что! - Пауль проглотил пару дюжин матов, которые скопились у него во рту вместе со слюной, потом глубоко вздохнул и проглотил вновь подступившую порцию ругательств, и только после этого смог вновь заговорить, - о вас не знает только слепой и убогий. Не надо строить из себя невинного дурачка. Я говорю не про секс. Я говорю о том, что он тебя любит.
- Сочувствую, - фыркнул Рихард, но немедленно прикусил язык. По нему словно физически хлестнула злость маленького гитариста. Пересекла несколько часовых поясов, Атлантику и хлестнула по щеке.
- Он тут таблеток нажрался. И отнекивается. Говорит, что не из-за тебя. Но если бы ты видел, как он осунулся. Ему меньше шестидесяти лет не дашь. И это не из-за тебя? А из-за кого же тогда?
- Ты что, хочешь вызвать у меня жалость нему? - Рихард попытался усмехнуться, чтоб по интонации его голоса усмешка стала заметна, но известие о таблетках выстудило в нём кровь. - Мало ли, что ему на сей раз взбрело в голову! Да и потом, не на одном мне мир клином сошёлся. Может, у него с женой проблемы, или Нэлли недавно на аборт водил, откуда ты знаешь?
- Что я слышу?! Ах, Рихард говорит, что не на одном нём мир клином сошёлся! Никак приближается ураган? Или снег в июне?
- Пауль, что тебе нужно на самом деле? - Рихард стиснул челюсти. Разговор явно отклонился от намеченного сценария. Ему должны были вещать, что без его участия группа обречена на провал, что только ему и его таланту композитора они обязаны большей частью успеха. В конце концов, что он просто отличный малый. И что же он слышит? Опять насмешки? И попытки заставить его чувствовать вину?
Почему-то представился Тиль, сидящий на полу в своей кухне, небритый, старый, тусклый, с бутылкой водки в руке.
- Я, кажется, ясно выразился. Я хочу, чтоб ты вернулся. И не только я. Просто остальные надеются, что у тебя совесть проснётся раньше, чем Тиль снова окажется в реанимации.
- С ним… гхм… с ним теперь всё в порядке? - севшим голосом проговорил Рихард, прижимая к себе телефон. Какая, чёрт побери, совесть? Он ни в чём не виноват. Только в том, что родился на свет и много лет назад встретил Тиля.
- Выжил. Но это не значит, что с ним всё в порядке. Послушай, Рих, - голос Пауля неожиданно потеплел и стал тише, - мне, чёрт побери, это всё оказалось больше всех надо. Я тут сижу сейчас, болтаю с тобой, пока Тиль добивает себя алкоголем, а ты - никотином. Я не хочу, чтоб мы все, как тараканы, разбежались по углам. Мы столько лет вместе. Что с нами случилось, чёрт побери?!
- Он меня никогда не любил. Для него были важны только его собственные переживания и мысли! - выпалил вдруг Рихард, не чувствуя никакой логической связи с тем, что пытался до него донести Пауль. Просто это было ему важнее всего, это очень долго висело камнем на душе и вот оборвалось.
- А для тебя? - добил Пауль, - даже сейчас для тебя только ты и существуешь. А мы?
- Я к вам не вернусь! - заорал Рихард, защищаясь изо всех сил, в отчаянии. Потом бросил трубку и отшвырнул телефон к стене. Телефону пришёл конец. Рихард в исступлении ударил подлокотник дивана несколько раз кулаком. Потом встал, пнул пепельницу так, что она стукнулась о стену и разлетелась на куски.
Чёрт! Пусть Пауль позвонит ещё раз! Ну пусть позвонит! Пауль, Пауль, я передумал! Я сейчас же поеду брать билет до Берлина!
Самому - не звонить! Пусть он первый! Пусть все они первые! Пусть они помогут, сделают первый шаг! Вы что, не видите, что я не могу без вас? Не могу без Тиля?! Ну помогите же мне! О Тиле вы заботитесь, вы боитесь, что он умрёт. А я?
Звонок. В гостиной.
Пулей - туда! Рихард неосторожно наступил на мелкий осколок. Чертыхаясь, ковыляя и подпрыгивая, добрался до телефона, пачкая паркет и половики кровью.
- Алло.
Если это не Пауль, он выбросится в окно к чёртовой матери!
- Ещё раз бросишь трубку, считай, что ты для нас умер.
Пауль. Пауль… Чёрт побери. Я тебя просто обожаю.
- Я тут подумал… - заговорил Рихард, с нечеловеческими усилиями прогоняя ликование из голоса, - если вы дадите мне больше свободы в плане выражения своего вИдения музыки…
- Я как раз хотел поговорить об этом. Если ты на самом деле такая законченная сволочь, какой хочешь казаться, то можешь звездеть и лидерствовать. Но не в раммштайне. Натерпелся раммштайн от тебя уже. У тебя, кажется, был какой-то проектец?
- Да, что-то было, - протянул Рихард, сглатывая и чувствуя, что сердце сейчас просто выскочит из груди. Плевать на проект, провались он к чертям собачьим. Там Тиль чуть не умер!
- Вот и отлично. Если это единственная причина твоего возвращения, то милости просим домой. И, Рих.
- Да, Пауль?
- Я очень надеюсь, что это просто твоя тупая гордость не даёт тебе права признать, что ты сам там загибаешься без нас и без Тиля. Пока. Ждём.
- Пока…
Гудки.

Пауль положил трубку и вздохнул. На душе было очень спокойно и тихо, словно в безветренный летний денёк в парке. Потом маленький гитарист поднял трубку и набрал ещё один номер.
- Шнай? Привет… Да, я… Погорячился… Да… Хе-хе, да и ты тоже… Да ничего… Да ладно! С кем не бывает! Слушь, а может, завалимся в кабак какой-нибудь? Ну, пивка попьём? Только мобильник свой не забудь нигде.

Тихо тикали часы на полке. Вечер размазал по стене розоватый блик закатного света. Половицы негромко скрипнули.
Тиль не поднял головы. Он сидел у стены прямо на полу, в майке, затрапезных брюках и босиком, с недопитой бутылкой в руке. На столе стояла пепельница. На душе было пусто.
Раздалось такое знакомое поскрипывание элегантных чёрных туфель. Рихард прошёл в кухню, не разувшись. Встал рядом с Тилем. Тот смотрел куда-то перед собой и вниз, мимо пола и шикарной обуви герра Круспе. Оба мужчины молчали. Тиль - помятый и обрюзгший, Рихард - элегантный, как всегда, усиленно молодящийся в последнее время и ухоженный. Видно было, что он пытается держаться в форме, несмотря на возраст. Это ему удавалось. Но борьба была заметна невооружённым глазом. Тиль не боролся ни с чем.
- У тебя там не заперто, Тиль. - негромко произнёс Рихард. Тиль приподнял глаза.
- Я… Я вот… Вернулся. - проговорил Рихард, сделав рукой какой-то неопределённый жест.
Тиль молча протянул свою широченную длань, роняя бутылку, и приподнимаясь, схватил Рихарда за ремень брюк, подтянулся, стиснул лидер-гитариста в объятиях. Рихард покачнулся. От этой силы и от жаркой волны, поднявшейся в теле. Сколько времени он не оказывался с Тилем в подобной ситуации?
- Никогда. Никогда не смей уезжать. Не смей. Никогда больше не смей, - бормотал Тиль, словно в бреду.
- Я никогда больше не уеду! - горячо отозвался Рихард, чувствуя себя последней скотиной, гладя пальцами седые виски Тиля с нечеловеческой нежностью, сгорая от желания провалиться сквозь землю от стыда за всё, что совершил. Тиль был большим, горячим и сильным…

- Ай… ой…
- Прости…
- Погоди… Я немного отвык… Тише. Не спеши. Я никуда не денусь.
- Я тебя безумно хочу…
- Я тебя тоже… Только дай секундочку передохнуть…А теперь осторожнее…подожди… дааа… да…
Руки скользят по широкой спине с тремя родинками под левой лопаткой. Другие руки - с густой чёрной порослью на предплечьях - лежат на бёдрах и талии того, чьи руки ласкают эти родинки. Рихард не успел даже рубашку снять. И носки. Тиль знает, что Рихард терпеть не может заниматься любовью в носках. Он кажется сам себе выглядящим по-идиотски. Тиль тоже разделся в страшной спешке. Майка - где-то в коридоре, брюки - на пороге комнаты, трусы - просто спущены до колен. И их любимая поза. Глаза в глаза. Тилю так нравится, как Рихард запрокидывает своё скуластое лицо, постанывая в голос. Никогда-никогда он больше не отпустит от себя Рихарда.
Жизнь, можно сказать, прекрасна. А все эти скандалы, ссоры, разлуки и самоубийства - это такая глупость! Глупость…

- Пауль, чего ты опять ржёшь? - добродушно спросил Оливер, настраивая гитару, когда Пауль вернулся с перекура в репетиционную.
- Да мне Тиль только что такой анекдот рассказал! Я чуть не обоссался!
Пауль принялся немедленно пересказывать анекдот, щедро приправляя повествование жестами и только ему присущей мимикой.
- Что-то Тиль в последнее время подозрительно весёлый. Анекдоты рассказывает, смеётся. - обратился Кристиан к барабанщику, - мож, на кокаин подсел?
- Да что ты болтаешь! - отмахнулся Кристоф, поморщившись, - ну переосмыслил мужик свою жизнь, перестал копаться в своём мрачном мирке. Чего б ему теперь не жить? Он и сам как-то сказал - раньше так много хотелось сказать. Стихами, музыкой… А потом, когда стало понятно, что это никому-никому не нужно, и что этого никто не понимает, и что раммштайн вообще покатился по наклонной вниз, то…
- То он накушался таблеточек, - съехидничал клавишник, прихлёбывая пиво из бутылки.
- Ну… Может быть…
- Да не может. Кто с ним бухал и работал бесплатным личным психологом, я или ты? Так оно и есть. Видишь ли, смысл жизни утратил. Хе. Жил бы себе и жил. Вот как сейчас. Хоть анекдотов от него наслушаетесь.

- Ну всё, Рих, пошли уже, - сказал Тиль, раздавив окурок в пепельнице на балконе.
- Тиль, почему ты всё время уходишь от этого разговора? - спросил Рихард, пытаясь заглянуть Тилю в глаза. Куда делся тот Тиль, которого он знал? Тот человек, погружённый в свои сумрачные и тягучие, как лава, миры? Тот, кого он любил? И тот, кто любил его?
- Да что говорить? Уже сто раз переговорили. Не надо расставлять никаких точек ни над какими i. - отмахнулся Тиль, улыбнувшись и показав острые зубы, - оно тебе надо, голову забивать? Как хочешь называй. Любовь - так любовь. Мне всё равно. Пусть всё будет, как есть. Разве плохо?
- Нет, не плохо, но…
- Рих, а как там, в Америке? Хочешь, я про Америку песню напишу? Про то, как в ней здорово. В принципе, это же неплохое государство. Америка-Америка! Ах, чудо-страна!
Тиль рассмеялся, попытавшись сделать это жизнерадостно. Но Рихард почувствовал, что его пробирает озноб. Тиль поспешно ретировался с балкона. А его смех всё ещё стоял в ушах Рихарда.
Так смеются лишь те, кто сам себя стремится вывернуть на изнанку и вытряхнуть из себя какие-то воспоминания, словно мусор из пылесборника. Но эти воспоминания цепляются за сознание и калечат его, калечат, калечат... А Тиль смеётся.
Тиль. Я к тебе вернулся. Вернись и ты ко мне. Ведь это же - не ты?

- Нет, мужики, Тиль точно какой-то чокнутый стал.
- Да ладно тебе, Олли! Вечно что-то тебе мерещится. Просто он взрослый, зрелый мужик. А ты его всё за подростка с метущейся душой держишь. Теперь раммштайну нечего и некому доказывать. Можно расслабиться и поприкалываться. Почему бы нет?
- Да. Гм… И правда. Почему бы нет?

© by draw
intrutina@list.ru

Вернуться на пагу Фикшен
Вернуться на пагу Фикшен (новая версия)
Сайт управляется системой uCoz